Шрифт:
Закладка:
Анна Георгиевна приступила к главному:
— Алена сказала, что вас интересует художественный портрет моих соседей и учеников.
— Вы правы, интересует, — подтвердил Гуров.
— Надеюсь, молодой человек, вы не рассчитываете на объективность? Вы же понимаете, что я пристрастна, как учитель, более того, классный руководитель. И не судья я ни Романову, ни Лайкиной.
— А нам именно и важны сугубо субъективные познания именно такого человека, как вы, — охотно пояснил Крячко, почти искренне.
— И позвольте сразу уточнить, — попросил разрешения Гуров, — судя по тому, как вы их называете, вы этот союз не одобряли.
Старая учительница вздернула черную бровь, глянула испытующе. Но насколько чисты были две пары этих глаз, настолько открыты и простодушны взгляды — ни тени насмешки, или, упаси боже, недоверия, — что она успокоилась и продолжила:
— Вы внимательны, молодой человек, быстро схватываете и делаете в целом правильный выводы Ваша правда, не одобряла, — она чуть пристукнула палкой, — и, как видите, оказалась права.
— Вы имеете в виду случившееся несчастье, — уточнил Станислав.
Анна Георгиевна величественно кивнула:
— Я имею в виду целую цепь несчастий. Видите ли, мой богатый профессиональный и жизненный опыт позволяет утверждать: любой наш необдуманный поступок — большой ли, малый, — непременно приведет к трагедии.
— Неужели трагедии?
— Уж мне-то поверьте. Может, употребила громкое слово, но вы же не станете спорить с тем, что иной раз и сломанный ноготь — трагедия. Да-а-а… не стану отрицать, что Нина Лайкина — это моя трагедия, личная. Самая крупная и даже единственная педагогическая неудача, полная и безоговорочная.
— Все ли так плохо? — вежливо усомнился Гуров. — Вы не преувеличиваете?
— Нет. Более того, воспринимаю нашу встречу как попытку исправить то, что еще можно. Лет мне много, человек я одинокий, детей собственных нет. Денис — мой крестник, а с мамой его… она у нас медсестрой работала… мы старые приятельницы. Из этого понятно мое отношение к Лайкиной.
— Простите, — Крячко учтиво поднял ладонь, — Анна Георгиевна, не забывайте, что сами мы не местные и совершенно не осведомлены о взаимоотношениях внутри вашего социума. Нам детали важны.
— Понимаю, — заверила старая завуч, — давайте по порядку, с главного.
Она пошевелила бровями, губами пожевала внезапно по-старушечьи и начала так:
— Никто так и не понял, зачем Денис женился на Нине. Большинство людей, близко их знавших…
— То есть весь поселок, — невинно вставил Крячко, но старуха и ухом не повела:
— Именно. Все были шокированы его женитьбой. Особенно сильным было потрясение для девочек, знавших и его, и ее… одну минуту. Аленушка, принеси, пожалуйста, альбом. Тот, ты помнишь.
Та помнила и удалилась.
Старуха-завуч проводила ее материнским взглядом:
— И это моя ученица, исключительный алмаз. Умница, настоящая подвижница — после училища вернулась в родную школу. Порядочный, стабильный человек, не то что некоторые. Увы, одинока, как и я, вот позвала ее к себе жить, выжил ее брат с жилплощади. Все не страшно теперь помереть одной. Вся Аленка в заботах и работе…
— Крепкая старая школа, — демонстрируя полное понимание, заметил Станислав.
Анна Георгиевна посмотрела удивленно:
— Почему ж старая? Алена — ровесница наших с вами предметов, Лайкиной и Романова. А какой контраст!
«Контраст тот еще, — мысленно согласился Лев Иванович, припоминая Нину, — особенно в сравнении с пышной Лайкиной… хотя, с другой стороны, та, может, и мигом отцветет, а эта, как роза в колбе, в таком виде сохранится насовсем».
По-матерински добрую речь и фривольные размышления прервало новое явление обсуждаемой Елены Васильевны. Она появилась прямая, с втянутыми щеками, торжественно выложила на стол обтянутый бархатной тканью альбом, толщиной с добрую энциклопедию.
— Вот Денис Романов, — пояснила старая учительница, постучав по одной из карточек карандашиком, — вы видели его?
Пришлось признать, что видели, но признать его было мудрено.
— Так сморите, — просто предложила она.
Обычная фотография обычного одиннадцатого класса. Почти в центре, фактически гвоздем композиции возвышался — на голову выше иных ребят — красивый паренек, настоящая кинозвезда, светловолосый, голубоглазый, с открытой гагаринской улыбкой.
Анна Георгиевна вновь заговорила, спокойно, хотя поначалу губы у нее дрожали. Она поспешила припасть к изящной кофейной чашечке, и, когда посуда была отставлена, голос хозяйки звучал уже вполне ровно.
— Итак, Денис Романов. Мальчик уравновешенный, добрый, всегда готовый помочь, с характером. Очень зависим от мнения окружающих, при этом не желает в этом признаваться. Большие способности к точным наукам — мог бы идти на золотую медаль, но он с ленцой. Отец у него умер рано, в пьяном виде утонул, но Денис об этом узнал лишь тогда, когда мама второй раз вышла замуж…
— В связи с чем потребовалось сообщать парню такое? — спросил Станислав.
— Понимаю ваш интерес. Тут надо понять и маму Дениса. Он уже отдаляется в десятом классе, сложный возраст, а тут появляется у мамы поклонник, хороший, добрый человек, строго не пьющий. Видимо, ей захотелось несколько снизить непорочность папы, но сын есть сын… в общем, они очень сильно повздорили. Квартира изначально была Татьяниного мужа…
— Это настоящий отец Дениса? — уточнил Гуров. Что за привычка у этих людей излагать все так, как будто весь мир знает их соседей по именам?
— Верно. Она уехала к мужу в Москву, квартиру отписала сыну по дарственной — живи, как нравится. Он и жил. Тихо, чисто, ни пьянок, ни гулянок — пока не повелся с Ниной.
И вновь дернулись твердые губы, и снова припала она к чашечке, уже опустевшей.
— Впрочем, кое-что общее у них было.
— Что же?
— Родители-алкоголики, — без никакого осуждения, просто как факт, констатировала завуч.
— Негусто.
— Да, но в остальном Нина Лайкина — совсем иного сорта фрукт. Вот она.
Анна Георгиевна перекинула несколько толстых альбомных листов.
Да уж, красавица. Трудно представить себе столь неподходящих внешне людей. В Романове, при внешней простоте, читалась и внутренняя интеллигентность, и видно было, что человек мозгами не просто не обижен, а наделен щедро. Лайкина — совершенно иного пошиба персона: пышная, статная, с ошеломляющим бюстом, тонкой талией и толстой косой. И лицо, по правде говоря, неправильное: глаза слишком близко посажены, нос слишком длинный, рот слишком широкий, лоб низковат…
И все-таки красива. Бывает такой результат всех возможных неправильностей.
Крячко озвучил собственную ассоциацию:
— Ни дать ни взять — молодая Солоха.
— Сравнение удачное, — одобрила старая учительница, — да и девица непростая. К слову, мама ее была не сахар, а эта… дерзкая, резкая, громкая, скрытная и прямолинейная. И, понимаете, все не вовремя, невпопад, с тычка, с рывка. Полное отсутствие деликатности, эмпатии, что думает, то и брякнет. Избалована изрядно, мать растила ее одна, ее… кхм… обожатели напропалую заваливали доченьку подарками.
— Подкупали то есть, — уточнила Елена Васильевна, которая, как казалось, совершенно не прислушивалась к разговору, натирая до безукоризненного состояния столешницу. По всей видимости, она была из